Джон О`Хара - Свидание в Самарре
Это был худенький юноша, только что вышедший из отроческого возраста, и зовут его Тони Мураско. Дуг Кэмпбелл объяснил мне, что Тони Мураско выступал впервые, и я искренно надеюсь, не в последний раз, ибо на ринге было олицетворение красоты и грации в каждом движении его гибкого юного тела, симметрия и ритм и быстрота, подобная той, с какой кобра обрушивается на беспомощного кролика. Красота! Знаете ли вы знаменитого испанского художника Эль Греко? Конечно, знаете. Так вот, на ринге был живой Эль Греко…»
Вот как Аль Греко заработал свое имя. Отделаться от него он был не в силах. Посетители бильярдной и тренировочного зала звали его не иначе как Эль Греко, и ради смеха Пэки Мак-Гаверн на очередной афише написал: Аль Греко. Имя это последовало за ним и в тюрьму, фактически оно ждало его там. Тюрьма округа Лантененго находилась под началом человека, который, не будучи знаком с новейшими теориями пенологии, тем не менее позволял своим подопечным, если они за это платили, пользоваться газетами, сигаретами, виски, деньгами, переданными с воли, и картами. Поэтому, когда Аля Греко посадили за кражу церковных денег, про него в «Каменной одиночке», как называли тюрьму, уже слышали.
Отсидев свой срок, Аль вышел с намерением зажить честной жизнью. Он решил быть честным, потому что во всех кинофильмах у заключенных по выходе из тюрьмы было два пути: либо стать честным, либо отомстить человеку, из-за которого пришлось отбыть срок. Мстить отцу Бернсу, помощнику приходского священника, который поймал его, когда он взломал ящик с деньгами, он не мог, ибо, во-первых, напасть на священнослужителя считалось кощунством, а во-вторых, отца Бернса давно перевели в другой приход. Поэтому Аль решил стать честным. Но прежде ему хотелось удовлетворить два своих заветных желания, которые он не мог осуществить в тюрьме по причине отсутствия денег: ему их никто не передавал. Из тюремных заработков ему удалось отложить около десяти долларов, но, чтобы провести вечер по-настоящему, их было явно недостаточно. Хорошо бы иметь двадцать. Он зашел в бильярдную, решив снова набить глаз и руку, и был приятно удивлен тем, что не утратил сноровки. Это придало ему уверенности, и он ввязался в игру на деньги. Он спустил все, что у него было, а Джо Стайнмец, калека, который был хозяином бильярдной, отказался дать ему взаймы. Стайнмец сказал, что готов дать ему работу, но не деньги на игру. И Аль ушел с желанием вздуть Джо как следует. Выйдя из бильярдной, которая находилась рядом с «Аполлоном», Аль увидел сидящего в «кадиллаке» Эда Чарни. Эд курил сигару и, по-видимому, кого-то ждал. Аль помахал рукой и сказал: «Здорово, Эд!» Все посетители бильярдной здоровались с Эдом, хотя тот не всегда отвечал. Но сейчас он поманил Аля к себе. В три прыжка Аль преодолел расстояние до машины.
— Привет, Эд! — еще раз поздоровался он.
— Когда ты вышел? Тебя что, взяли на поруки? — спросил Эд.
Он вынул сигару изо рта и благожелательно улыбнулся Алю. Аль был приятно удивлен тем, что Эд Чарни так много о нем знает.
— Нет, я отсидел срок, — ответил он. — И сегодня вышел. — Он оперся рукой на заднюю дверцу машины. — А я и понятия не имел, что вам про меня известно.
— Я считаю для себя необходимым знать про многих людей, — ответил Эд. — Хочешь заработать десятку?
— А кого нужно убрать? — спросил Аль.
Глаза Эда сверкнули, он сунул сигару в рот, но потом снова ее вынул.
— Не следует так говорить, парень. С таким разговором ты далеко не уйдешь. Разве что в тюрьму или… — Он щелкнул пальцами. — Никто никого не собирается убирать, и чем быстрее ты выбросишь эти мысли из головы, тем лучше для тебя.
— Вы правы, Эд, — согласился Аль.
— Я знаю, что прав. Я считаю для себя необходимым говорить правильные вещи. А теперь, если хочешь заработать десятку, нужно… Ты умеешь водить машину?
— Умею. Какую? Эту?
— Эту, — ответил Эд. — Отведи ее в «Гиббсвилл моторс» или как там его называют. В гараж Инглиша. Скажи, чтобы ее помыли, а сам подожди там и пригони ее сюда обратно. — Он достал из кармана пачку денег и отделил десятидолларовую купюру. — Держи.
— За это десятку? А за мытье заплатить?
— Нет. Пусть запишут на меня. Я даю тебе десятку, потому что ты только что вышел из тюрьмы. И держись от нее подальше. — Эд Чарни вылез из автомобиля. — Ключи в машине, — сказал он и пошел было в «Аполлон», но, сделав несколько шагов, остановился. — Послушай, — сказал он. — Какой идиот внушил тебе, что ты можешь быть профессиональным боксером?
Аль рассмеялся. Вот это человек! Эда Чарни знали все от Гиббсвилла и до Рединга, от Гиббсвилла и до Уилкс-Барре. А может, и во всем штате. Вот это да! Носа не задирает. Дал десять долларов ни за что, совершенно ни за что. Считает необходимым все про тебя знать. В этот вечер Аль Греко напился, но не так, как мечтал. Он подождал до следующего вечера, когда выиграл в кости тридцать долларов. Вот в тот вечер он напился как следует, и его вышвырнули на улицу за то, что он избил одну из девиц. И на следующий день он начал работать у Джо Стайнмеца.
Три года более-менее регулярно он работал на Джо Стайнмеца. Никто не мог выиграть у него на бильярде, он очень ловко и удачливо орудовал кием в любой игре на деньги. Раза два в неделю он встречал Эда Чарни, и Эд, здороваясь, называл его по имени. Эд редко играл на бильярде, потому что в бильярдной было всего шесть столов, и, хотя он мог выбрать любой стол, только намекнув, что хочет играть, он никогда не пользовался своей властью. Когда он играл, противником у него обычно был О'Нил Змеиный Глаз, шутник и весельчак из Джерси-сити, который всегда был при Эде и, как говорили, служил у него телохранителем. Змеиный Глаз, или Змей, как называл его Эд, носил в кармане револьвер, какого Аль сроду не видывал. Револьвер этот был похож на обычный, только у него почти не было дула. Змей всегда что-то напевал или мурлыкал про себя. Слов песни он не знал, разве уж если она была совсем старой, поэтому обычно издавал звуки вроде: «Там-та-там, тра-ля-ля, тра-та-та-та-та». Змеиным Глазом его прозвали вовсе не потому, что у него были глаза, как у змеи. Вовсе нет. Это был термин из игры в кости. У О'Нила были большие улыбчивые карие глаза. Высокий и худощавый, он, по мнению Аля, одевался лучше всех. Один раз Аль подсчитал, что у О'Нила было, по крайней мере, четырнадцать костюмов, сшитых на Бродвее по последней нью-йоркской моде. Эд Чарни таким щегольством не отличался. У Эда тоже было несколько костюмов, но он их так часто не менял, порой ходил в мятых брюках, а шляпу иногда надевал так, что бант на ленте оказывался с другой стороны. Лацканы его пиджака были в сигарном пепле. Зато, как знал Аль, нижнее белье у Эда было шелковое. Аль сам видел.
В последний год его работы у Джо Стайнмеца Аль частенько сиживал за столом Эда в «Аполлоне». К тому времени Аль уже так хорошо играл на бильярде, что Джо стал платить ему процент от недельной выручки в бильярдной, и Алю разрешалось, участвуя в игре, пользоваться хозяйскими деньгами. Ему исполнился всего двадцать один год, а он уже подумывал о том, чтобы войти в половинную долю к Джо. Он много тратил, но и зарабатывал немало: от пятидесяти до двухсот долларов в неделю. У него появилась машина — двухместный «шевроле». Он купил фрак. Ездил в Филадельфию на гастроли театра музыкальной комедии, познакомился там с девицей, которая выступала в ночных клубах и варьете, и она спала с ним, если он предупреждал ее о своем приезде. Ему нравилось, что его зовут Аль Греко, и он забыл о том, что когда-то был Тони Мураско. Те, кто сидел за столом Эда Чарни, и не поняли бы, о ком идет речь, если бы упомянули Тони Мураско. Они считали Аля Греко славным малым, которого Эд, по-видимому, жаловал, раз время от времени приглашал к своему столу. Аль Греко не был надоедлив и без приглашения в компанию не набивался. И никогда ни о чем не просил. Он был единственным из сидящих за столом, кто не имел ничего общего с биржей, и от этого уже становилось легче. Все остальные, начиная с Эда Чарни, играли на бирже и лишь на время выбывали из строя.
Сначала Аль жил в отеле «Горни», который считался не самым плохим отелем в Гиббсвилле. К дому, где обитала его семья, он и близко не подходил, а встречая своих братьев и сестер на улице, не останавливался. Они, в свою очередь, тоже не пытались уговорить его вернуться в родные пенаты. Когда им до зарезу нужны были деньги, они посылали кого-нибудь из младших в бильярдную, и Аль расставался с пятеркой или десяткой, но не слишком охотно. Это выводило его из равновесия. Отдав пятерку или десятку, он старался возместить эти деньги с удвоенной энергией и, как правило, проигрывал. Пусть старик сам содержит свою семью. Вместе с Анжело, Джо и Томом. Что он, старше их, что ли? Марии пора замуж, да и остальным тоже незачем всю жизнь ходить в школу. Он-то не ходил. Старик радоваться должен, что не работает в шахте. Аль знал, что отец с радостью пошел бы на шахту, где платят больше, чем в других местах, но, кроме как рыть землю, ничего не умел. Все равно, пусть радуется, что трудится на свежем воздухе, а не вывозит породу из штрека, не ставит опоры и не рубит уголь. Тяжкий это хлеб. По крайней мере, Аль так считал. Сам он никогда не был в шахте и, насколько от него зависит, не будет.
